1801-1805 Негласный комитет
Министерство иностранных дел
1807-1812
1812-1815
1815-1823
Министерство иностранных дел.
На заседаниях Негласного комитета немало внимания уделялось разработке внешнеполитической концепции России.
Основываясь на фактах, приводимых в "Мемуарах" Чарторыского, М.М. Сафонов доказывает, во-первых, что Негласный комитет продолжал свою работу вплоть до 1805 г., а, во-вторых, что вопросы внешней политики постепенно стали доминировать среди других тем:
"В мемуарах Чарторыского, обрывающихся на событиях 1805 г., ничего не говорится о прекращении деятельности Негласного комитета. Более того, рассказывая о внешнеполитических акциях России 1803-1805 гг., Чарторыский постоянно напоминает об их выработке в кругу "молодых друзей"". По мнению Сафонова, тот факт, что заседания 1804-1805гг. остались назапротоколированными, рождал искаженное представление о Негласном комитете, как об исключительно внутриполитическом органе.
До 1803 г. Чарторыский не имел еще никакого конкретного плана действий в польском вопросе. Вслед за Кочубеем все "молодые друзья" являлись сторонниками осторожной, пассивной внешней политики, выступали за нейтралитет России.
Заседание Негласного комитета 10 июля 1801 г. было почти исключительно посвящено внешней политике. Чарторыский заявил в тот день: "лучшая политика с французами состоит в том, чтобы внушив в них доверие прямотой собственных действий, дать им почувствовать, что мы вовсе непроч противодействовать силой оружия их властолюбивым замыслам". Все единогласно высказались в пользу мнения Чарторыского. Кочубей был за то, чтобы находиться со всеми в дружбе, но не связывать себя обязательствами. Наконец решили:
"Быть искренними в иностранной политике, но не связывать себя никакими уговорами; стараться обуздать Францию, не принимая крайних мер и быть в согласии с Англией".
Такую политику Спирин называл "политикой связанных рук".
Позднее взгляды "молодых друзей", а точнее "триумвирата" на внешнюю политику стали вырисовываться четче. Спирин выделял два типа внешнеполитической ориентации в русских правительственных кругах того времени: одни выступали за союз с Францией, другие отдавали предпочтение Англии. При этом "молодых друзей" он относит к числу последних, хотя на словах они пытались занять позицию центра.
Чарторыский действительно был сторонником сближения России с Англией. Причиной этого была не только давняя. Весьма горячая, симпатия князя к этой стороне, но и то очевидное зло, которое несло его соотечественникам любое франко-русское сближение:
"Россия и Франция давали друг другу взамен обещание не покровительствовать политическим эмигрантам … Параграф этот имел в виду легитимистов, но относился также и к полякам. Так первый же акт александровского царствования заключал в себе отказ от тех чувств, которые служили связью между нами. То было необходимым следствием сближения между Россией и Францией, всегда гибельно отзывавшегося на Польше".
Император, однако, заверил князя, "что это ничего не значит..., что это пустая формальность" и он по-прежнему расположен к Польше.
Эти обстоятельства послужили для Чарторыского доказательством бессилия Александра сделать что-нибудь для его страны:
"Хотя он избегал определенных обещаний, но все же ему хотелось, чтобы я продолжал верить в то, что относительно Польши, так же, как и относительно многих других вопросов, он не изменил своих намерений и воззрений. Но что мог сделать в своем положении? Что был я в праве от него требовать?.. что может сделать человек, даже самый могущественный и одушевленный самыми лучшими намерениями, пока обстоятельства не придут ему на помощь?"
До 1803 года Чарторыский не имел собственной внешнеполитической программы. Все чаще он думает о необходимости вернуться на родину: "Я был очень утомлен своим положением, и у меня постоянно мелькала мысль покинуть Петербург". Тем временем расстановка сил на европейском континенте претерпела некоторые изменения, которые со временем обеспечили больший простор для политических маневров Чарторыского.
Еще в начале царствования Александра I произошло примирение России с Англией. Но одновременно боли восстановлены дипломатические отношения с Пруссией и Австрией, прерванные при Павле I. Хотя Россия продолжала находиться в союзе с Францией, но отношения между этими странами продолжали быстро ухудшаться. Гибель легионов и равнодушие Наполеона к Польше при заключении мирных договоров привели к временному ослаблению его популярности?
"Вся Европа, с Францией во главе, совершенно забыла в это время о Польше. Со временем Люневильского договора во Франции не было польской армии …. истинные патриоты, потеряв всякую надежду добиться чего-нибудь от Франции для своего отечества, ушли с французской службы. Никто больше не думал о нас. Можно ли было удивляться тому, что это общее забвение влияло также и на намерения Александра?"
Однако эти печальные обстоятельства имели свою положительную сторону. Разочарование польского общества в своих надеждах на помощь Франции позволило Чарторыскому в 1804 г. выдвинуть свою программу восстановления Польши под властью русского императора.
"Я оставался единственным членом неофициального комитета, - пишет А. Чарторыский, - не представленный ни к какому реальному делу. Это доставляло мне большое удовольствие."
Кочубей покинул министерство иностранных дел и был назначен министерством внутренних дел. Строганов стал товарищем, а Новосильцев - товарищем министра юстиции и секретарем императора.
С уходом Кочубея из иностранного министерства его концепций пассивной внешней политики стала терять своих сторонников и от нее стали отказываться. Впрочем, Александр, формально разделяя ее, не следовал ей никогда со всей строгостью. Примером тому может послужить свидание в Мемеле с прусским королем.
Александр предложил Чарторыскому мост товарища министра иностранных дел. А. Воронцов, состоявший с князем в близких, дружественных отношениях, соглашался с этим. "Все мои тогдашние друзья, и, в особенности император, побуждали меня принят это предложение." Чарторыский пожимал нерасположение к нему московских и петербургских салонов:
"Я долго отказывался, выставляя на вид, что мое назначение возбудит удивление и недовольство среди русских".
Князь спрашивал совета у родителей, и те одобрили принятие сыном нового поста, т.к. были сторонниками сотрудничества с либеральным царем. В конце концов, Чарторыский согласился "под строгим уговором, что буду тотчас освобожден от моих обязанностей, лишь только они окажутся несовместимыми с моими чувствами поляка, которые всегда останутся неизменными". Князь пишет, что он "намеревался, впрочем, прослужив несколько лет, своим отношением к делу доказать императору свою искреннюю привязанность и благодарность за дружеское доверие, которое он оказывал мне". Принимая предложение, князь решил "не делать ничего, что могло бы неблагоприятно повлиять на будущие судьбы его отечества".
Еще в Негласном комитете Чарторыский выступал за боле решительное противодействие Наполеону. Его поддерживали …Строганов и Новосильцев. Даже русский посол в Париже отметил возрастание роли Чарторыского в русской внешней политике. Но для того времени это было преувеличение, т.к. князь еще не был членом коллегии. Когда он стал товарищем министра его влияние стало действительно очень большим. Товарищи министров было ближе у царю, чем сами министры. Т.к. было посредникам между главами ведомств и монархом.
Противниками Чарторыского выступали П.А. Толстой, П.П. Долгорукий, мать императора, московская аристократия и русские дипломаты, в первую очередь А.И. Морков и А.К. Разумовский. Небольшой кружок друзей Чарторыского из членов Неофициального комитета не всегда мог противостоять их нападкам. Тем не менее, нелюбовь не было преобладающим явлением. На русской службе было немало иностранцев, в том числе и его соотечественники - Ф. и С. Ожаровский, Б. Грохульский, И. Лисовский - в министерстве иностранных дел. До 1805 г. князь Чарторыского не попрекали его польским происхождением. В нем видели "тонкого и глубоко мыслящего дипломата", ценили за близость к царю. Однако единственными настоящими сторонниками Чарторыского, участвующим в реализации его политических проектов было Строганов, Новосильцев, Воронцовы и царь. Высшие слои терпели его лишь под условием поддержки последнего.
Что касается отношения к Чарторыскому иностранных держав, то Франция после неудачной попытки добиться его расположение, увидела в нем врага. Пруссия сразу же стала интриговать против князя, т.к. не хотела поднимать польский вопрос. Австрия поначалу надеялась на доброжелательства Чарторыского, имея в виду позицию его отца, но сдержанно относилась к его слишком воинственной политике по отношению к Франции. С ним связывали надежды на установление официальных отношений между папским престолом и Россией. Но они не оправдались. Английские представители относились к Чарторыскому положительно, но без особой приязни. Постепенно в Англии начали ценить его все больше. "Таким образом, Чарторыский не был популярен в дипломатических кругах. Это в какой-то степени объясняется сухостью и подчеркнутой вежливостью князя. При этом он не давал голословных обещаний, с помощью которых завоевывают симпатии. Но решающей причиной была деятельность Чарторыского". Европейские дворы подозрительно относились к поляку, возглавлявшему внешнюю политику России, к тому же подозревали не без причину в желании восстановить независимое польское государство.
Принимая пост, Чарторыский не имел четкой программы действий: "у меня не было определенного плана относительно тех услуг, которые смогу оказать Польше в моем новом положении". Его концепция вырисовывалась постепенно, по мере ухудшения русско-французских отношений. Во Франции Чарторыский видел нечто, что шло на смену Австрии и Пруссии. Франко-русское сближение было столь же гибельно, как в свое время сближение этих двух стран с Россией.
Чарторыский был автором "Проекта общей инструкции Министерству иностранных дел" и мемориала "О политической системе, к которой должна стремиться Россия" (с поправками, сделанными рукой Чарторыского и его отца).
Они написаны в первые месяцы деятельности министерства. Мемориал относится примерно ко второй половине 1803 г., т.к. тогда князь Адам замещал больного Воронцова. Он мог без труда неофициально представить и обсудить с царем оба проекта без ведома Воронцова, а затем забрать их с собой.
Таким образом, к 1804 году Чарторыский оформил общие принципы своей программы:
"Политика великой державы не должна быть пассивна. Ее целью не может служить лишь забота о собственных интересах, при полном равнодушии к задачам общественного блага. Я твердо верил. Я твердо верил, что мне удастся примирить стремления, свойственные русским с гуманными идеями, служением общественному благу. Я хотел бы, чтобы Александр сделался верховным судьею и посредником для всех цивилизованных народов мира, слабых и угнетенных, стражем справедливости среди народов, чтобы его царствование послужило началом новой эры в европейской политике, основанной на общем благе и соблюдении прав каждого".
Русская политика должна основываться на общих, неизменных принципах, вытекающих из естественного права, таких как справедливость. Мир независимость, неподверженность влияниям, свобода торговли. Россия должна стать гарантом спокойствия на континенте. Чарторыский был против грубых методов современной дипломатии, выступал за развитие контактов между государствами, упрочение либеральных тенденций во внутренней политике и коренную перестройку отношений между народами в духе теории "равновесия сил". Настаивал на праве каждого народа на самобытность и независимость.
"На посту русского министра иностранных дел он с полной искренностью служил России, но служил ей только потому, что в ту пору считал ее интересы, совпадающими с интересами Польши… В течении некоторого времени он искренне верил в те идем, которые на нынешнем политическом языке можно было бы назвать идеями Лиги наций, и именно от них ждал восстановления родины".
Что касается конкретных положений программы Чарторыского, то они изложены в его "Записке об устройстве европейских дел в случае успешного окончания войны" и в "Секретной инструкции Новосильцеву".
После установления мира надо заняться выработкой такого трактата, "который сделался бы основой международных отношений европейских государств". В договор нужно включить гарантии прав национальностей, "преимуществ нейтралитета" и "установит обязательства никогда не начинать войну, не испытав предварительно всех средств, предоставляемых третейским посредничеством". "На таких именно условиях можно было бы создать союз, постановления которого образовали бы, так сказать, новый кодекс международного права". В этом случае, в Европе установится продолжительный мир, а его гарантом будет союз России и Англии, т.е. только эти державы в Европе способны избегать конфликта на почве противоположности интересов.
Надо стремиться к установлению естественных границ и добиваться однородности населения каждой державы.
Из мелких германских государств должна быть образована федерация, которая бы стала противовесом Австрии и Пруссии, и связала бы рука Франции.
"По окончании этой борьбы … обе державы должны будут обеспечить и для себя известные выгоды, как в вознаграждение понесенных потерь, так и для того, чтобы доказать своим подданным, что не было забыты также и из интересы. Если соседи России, как, например. Австрия, Пруссия и Швеция, получат известные выгоды, которые придется им пообещать, чтобы привлечь к совместным с нами действиям. То Россия тем боле будет вправе требовать того же и для себя:
К "Германской федерации" (или "Германской империи") должны примкнуть Швейцария и Голландия.
"Русский император, приняв титул царя польского, получит все земли, принадлежавшие Польше до ее первого раздела .., таким образом, новая граница России пройдет от Данцига до истоков Вислы и оттуда вдоль Карпатских гор до истоков Днестра".
Австрия и Пруссия будут вознаграждены за уступки, которые они сделают в пользу России. Предметом переговоров могут служить все земли Германии. В крайнем случае, для удовлетворения можно воспользоваться землями Италии и Голландии.
В Европе образуются пять великих держав: Россия. Англия, Австрия, Франция и Пруссия. Из них Россия и Англия, как имеющие одинаковые интересы и планы, останутся, вероятно, союзницами; остальные три едва ли будут в состоянии объединиться и нарушить достигнутое равновесие …"
"Россия получит первенствующее положение в делах, которое уже более упрочится тем, что Франция и Англия будут соперничать в поддержании с ней дружбы".
И.В. Евстигнеев в своей статье доказывает неверность утверждения, что Россия в III коалиции "стремилась к удовлетворению своих притязаний в отношении Польши и европейских владений Турции …" Он пишет, что при внимательном изучении внешнеполитических документов как русских, так и иностранных правительств, свидетельствует о том, что польский вопрос вообще не стоял на повестке дня русской внешней политики в 1804-1805 гг. …" Евстигнеев пытается доказать, что в своих мемуарах Чарторыский допускает сознательное искажение фактов с целью оправдать себя в глазах польской эмиграции. Он пишет, что в инструкции Александра I Новосильцеву "ни слова не говорилось о трос, что Новосильцев должен был вести переговоров с Великобританией о Мальте и Польше …". Однако это не так, в инструкции сказано, что Россия "должна и для себя обеспечит известные выгоды". Не трудно понять о чем идет речь, и то, что Польша не названа там прямо, то это не должно удивлять - Чарторыский сам пишет в своих мемуарах: "Я избегал произносить имя Польши, но ее восстановление следовало из программы". Можно найти объяснения и прочим несоответствиям между фактами, приводимыми в "Мемуарах" и реально произошедшими событиями, на которые указывает И.В. Евстигнеев.
Проводя анализ содержания "Записки" Евстигнеев пишет, что она не может быть написана в 1804 году и относит ее к осени 1806 года.
Независимо от того, когда была написана "Записка", уже на основании одной "Инструкции", которая очень схожа с ней по содержанию, можно сказать, что присоединение Польши было одной из целей русской внешней политики в 1804-1805 гг. Но носила эта задача характер личной договоренности между Чарторыским и Александром, она подразумевалась и могла быть реализована в случае победной войны с Наполеоном. Открыто об этой цели не заявляли, т.к. трудно найти среди русских дипломатов таких, которые одобрили бы ее. Но и воля русского императора при горячей поддержке главы иностранного ведомства было достаточно весомым аргументом, и этого было достаточно, чтобы при благоприятных обстоятельствах воплотить эту идею в жизнь.
Чарторыский был одним из главных творцов третьей коалиции против Наполеона, и он же выступил инициатором разрыва с Францией. Война с Наполеоном требовала союза с обоими германскими государствами, но весь план князя строился на другом: двинув одну армию против Наполеона, другую сосредоточить на границе с Пруссией. Предполагалось в ультимативной форме потребовать от берлинского правительства пропустить вторую армию через прусскую территорию. В случае весьма вероятного отказа 110 тыс. русских войск должны были вторгнуться в Пруссию и разгромить ее. Борьба с Наполеоном отодвигалась на второй план. Война с Пруссией отвечала интересам не России, а Польши. Против французов была двинута 50 тысячная армия Кутузова, а две другие армии под командованием Михельсона были предназначены угрожать Пруссии. На севере была сосредоточена четвертая армия Толстого.
"Должен признаться, - писал Чарторыский, - что маловероятность вступления Пруссии в коалицию не особенно огорчала меня. Я, конечно, не упускал ни одного довода, способного склонить ее к участию в союзе, но с удовольствием предвидел необходимость, в случае ее отказа, пренебречь ее требованиями, т.к. Тогда Царство Польское восстановилось бы под скипетром Александра".
3 (15) сентября 1805 г. император и Чарторыский выехали из Петербурга на место военных действий, а 8 (30) сентября прибыли в Пулавы. Этот жест Александра был однозначно воспринят как изъявление благосклонности к Польше и одобрения им плана Чарторыского восстановления Польши в союзе с Россией. Весть о возможности такого решения польского вопроса быстро распространилась благодаря стараниям семьи Чарторыских. Князь пишет:
"План пройти через Пруссию не был оставлен. Император твердо стоял на мысли объявить себя королем Польши. Я написал об этом графу Разумовскому, чтобы подготовить австрийский двор к этой комбинации". В письме говорилось, что "его Величество решил начать войну с Пруссией". Осторожность формулировок письма, которую отмечает И.В. Евстигнеев, вполне объяснима - Разумовсский не мог разделить радости князя по этому поводу.
Васильчиков, биограф Разумовского, датирует это письмо 28 сентября. Богданович - 20 сентября. А 13 (25) октября Александр прибыл в Берлин.
И.В. Евстигнеев пишет, что "нет ни одного свидетельства о том, что во время пребывания в Пулавах царь заявлял о своем намерении восстановить Польшу" (кроме "Мемуаров"). Однако об этом не требовалось заявлять - подготовка к войне с Пруссией говорила сама ха себя. Вопрос состоит в том, была ли эта подготовка средством давления на Берлин или император действительно имен поначалу намерение напасть на Пруссию?
После разгрома коалиции Чарторыский оказался главным объектом нападок со стороны русского общества. Император так же охладел к нему, хотя все еще не соглашался с ним расстаться. С другой стороны, князь не видел больше возможности осуществить свои планы. Ему оставалось только остерегать Александра от союза с Наполеоном. А после новых поражений Чарторыский уже и эту меру признает полезной и призывает заключить с Францией мир.
17 июня 1806 года Чарторыский уволен в отставку.